Ф.Г.Раневская во Львове

Талант актёрский небывалый, 
и юмор – с грустью пополам...
Когда рукоплескали залы,
она на сцене не играла, 
а там жила.

Фаина Георгиевна Раневская несколько раз бывала во Львове с гастролями и на съёмках кинофильма "Мечта".

Вот что писала об этой ленте газета "Экран и сцена":

"В этой выдающейся картине, снимавшейся вскоре после присоединения к СССР Западной Украины, ранее принадлежавшей Польше, поразительно схвачен на экране разрыв между прекрасной иллюзией и угнетающей реальностью.

Премьера кинофильма "Мечта", в котором снималась Раневская, была намечена на июль 1941 года. Но в творческие планы вмешалась война. Лента по сценарию Евгения Габриловича и Михаила Ромма, не лишённая идеологических клише сталинской эпохи, была на два года придержана перед выпуском в прокат уже в сентябре 1943 года, то есть когда стал ясен перелом в Великой Отечественной войне, а советские войска повторно освобождали Западную Украину. В 1939 году своеобразная аннексия этих территорий согласно секретным приложениям к пакту Молотова-Риббентропа тоже называлась освобождением – и бедная крестьянская девушка Анна, вставшая "на путь борьбы с прогнившим режимом", прошедшая тюрьму и затем перебравшаяся в Советский Союз, получила возможность вернуться на родину "как свободный гражданин свободной страны" (формулировки из прежних аннотаций к фильму).

Однако подлинное величие фильма "Мечта" в другом – немного в советском кино таких человечных, проникнутых истинным сочувствием к людям, горько-печальных и одновременно удивительно просветленных и нежных произведений. Если у американцев есть признанная пьеса "Трамвай "Желание" Теннеси Уильямса, то картина Михаила Ромма – это наш "Отель "Мечта", поскольку действие происходит в захудалом гостиничном заведении, точнее в некоем пансионе с дешевыми меблированными комнатами, где и поселилась Анна, приехавшая в город в поисках работы и устроившаяся швейцаром в ресторане.

В "Мечте", в первый и последний раз сыграв в кино главную роль, Раневская создала поистине гениальный образ мадам Розы Скороход, вроде бы хозяйки "Мечты", но в своей жизни безжалостно теряющей одну иллюзию за другой, несчастной еврейской матери (само сочетание трагично!), чей сын Лазарь оказался не только неудачником, обманувшим святые материнские надежды, но и подло поступившим по отношению к ней.

Известно высказывание Рузвельта, потрясенного игрой Раневской: "На мой взгляд, это один из самых великолепных фильмов земного шара. Раневская – блестящая трагическая актриса" Этот отзыв был опубликован в журнале "Лук" в 1944 году.

Гораздо позже в театре она сыграет столь же щемящую роль в спектакле "Дальше – тишина" в изумительном дуэте престарелых брошенных родителей вместе с Ростиславом Пляттом, который был молод и необычен в "Мечте" в качестве трогательно робкого извозчика Янека. И подлинным бриллиантом являлась игра Михаила Астангова в роли жалкого и нищего пана Комаровского, настолько образно "общавшегося" со своим выходным костюмом, что именно вещь оказывалась как бы идеальным Комаровским – более того, костюм, надеваемый лишь по праздникам, а так бережно висящий на плечиках, покрытый пленкой от невидимой пыли, словно хотел казаться всей "прежней доброй Польшей" с ее неистребимым понятием шляхтической чести".

Раневская очень любила старинный, "западный" город Львов, его улицы, площади, парки.

Вот как это описывает в своей книге "РАНЕВСКАЯ. Фрагменты жизни" Алексей Щеглов, внук Павлы Леонтьевны Вульф – первого театрального педагога и лучшего друга прославленной актрисы. (Это его Раневская в шутку называла своим "эрзац-внуком", а он ещё в том возрасте, когда учился говорить и не мог произнести её имя, называл Раневскую "Фуфа". Потом это прозвище сопровождало её всю жизнь.)

"Во Львове было что-то необычайно волнующее Раневскую, она обожала бродить по его улицам. В то жаркое лето 1950 года вместе с Осипом Наумовичем Абдуловым и его женой Елизаветой Моисеевной она часто ездила в Стрийский парк; брали и меня. Здесь я наблюдал неповторимое сосуществование этих великих актеров, каждая минута которого была наполнена блистательными диалогами. Они поражали умением превратить незначительное событие в художественное произведение, своего рода литературный шедевр – легко, без усилий доводили слушателей до хохота и слез, когда начинает болеть диафрагма, а конца их волшебной импровизации не видно.

Осип Наумович был сильным человеком, много испытавшим в своей рано оборвавшейся жизни. У него умер в Ташкенте сын, он очень горевал. Его второй сын, Всеволод Абдулов, – сейчас известный актер. В то памятное лето мы не чувствовали всех горестей Осипа Наумовича. И я был поражен, когда после веселых часов прогулки в Стрийском парке вдруг увидел рядом с его кроватью протез – ему было трудно ходить.

Фаина Георгиевна вспоминала:

"Я его нежно любила. Тоскую и скучаю по нем по сей день. За многие годы жизни в театре ни к кому из актеров не была так привязана.

Это был актер редкостного дарования и необыкновенной заразительности. Играть с ним было для меня наслаждением.

Осип Наумович уговорил меня выступить с ним на эстраде. С этой целью мы инсценировали рассказ Чехова "Драма". Это наше совместное выступление в концертах пользовалось большим успехом. Как ошибочно мнение о том, что нет незаменимых актеров.

Когда не стало Осипа Наумовича, я через некоторое время начала играть с другими партнерами, но вскоре прекратила выступать в этой роли. Успеха больше не было. И все роли, в которых прежде играл Осип Наумович, в исполнении других актеров проходили незамеченными.

Зрители знали и любили Осипа Наумовича Абдулова по театру, кино, эстраде. Мне посчастливилось часто видеть его в домашней обстановке. Обаяние его личности покоряло меня. Он любил шутку. Шутил непринужденно, легко, не стараясь рассмешить. За долгую мою жизнь я не помню никого, кто так мог без малейшего усилия шуткой привести в радостное, хорошее настроение опечаленного друга.

Как актер он обладал громадным чувством национального характера. Когда он играл серба – был подлинным сербом ("Министерша"), подлинный англичанин – "Ученик дьявола", подлинный француз – "Школа неплательщиков", подлинный грек – "Свадьба" Чехова.

Вспоминаю его великолепное исполнение роли Лыняева в спектакле "Волки и овцы", Сорина в чеховской "Чайке". Эта работа особенно взволновала меня. Какая глубокая печаль уходящего, никому не нужного старика была показана им в этой роли! С какой мягкостью и вдохновением он ее играл!

Я часто сердилась на Осипа Наумовича за то, что он непосильно много работает, не щадя себя. Он объяснял мне свою кипучую деятельность потребностью постоянного общения со зрителем. Он на все мои нападки неизменно отвечал: "В этом смысл моей жизни".

Однажды после окончания ночной съемки в фильме "Свадьба" Чехова, где он чудесно играл Грека, нам объявили, что машины не будет и что нам придется добираться пешком домой. Осип Наумович сердился, протестовал, долго объяснялся с администратором, но, тут же успокоившись, решил отправиться домой, как был – в гриме: с черными усами и бровями, в черном парике и турецкой феске.

По дороге он рассказывал мне какую-то историю от лица своего Грека на языке, тут же им придуманном, свирепо вращал глазами и отчаянно жестикулировал, невероятно пугая идущих на рынок домашних хозяек. Это была не только озорная шутка, это было творчество, неуемный темперамент, щедрость истинного таланта.

Наша прогулка продолжалась бы дольше, если бы изумленный нашим видом милиционер категорически не потребовал, чтобы мы немедленно отправлялись домой!

В гастрольных поездках, возвращаясь со спектакля, мы обычно ужинали у меня в номере. После ухода Осипа Наумовича, одна, вспоминая его рассказы, я долго хохотала, как филин в ночи, приводя в недоумение дежурную горничную. Осип Наумович шутил, уверяя меня, что наши ночные беседы его "скомпрометировали", и будто он даже слышал, как дежурная горничная сокрушалась, что у него старая жена!..

Отказывать он не умел, был уступчив, без тени зазнайства. Куда бы нас ни звали выступать в сборных концертах, охотно давал согласие, а потом с виноватым видом говорил: "Дорогая, еще два шефских концерта, только два" – и мы мчались куда-то очень далеко. Я сердилась, жаловалась на усталость, он утешал меня тем, что это "полезная" усталость.

Помнится, как в день спектакля режиссер попросил его заменить внезапно заболевшего актера. Было это на гастролях во Львове, стояла нестерпимая жара. Мы поехали в парк; там, укрывшись в тени, он читал роль, боясь, что не успеет ее выучить к вечеру. Я подавала реплики. Волнуясь, как школьник перед экзаменом, он говорил текст роли, стараясь его запомнить. Глаза у него были детскими, испуганными, а ведь он был прославленным актером! Сыграл он экспромтом, сыграл превосходно, только утром жаловался на сердце, которое всю ночь болело. И сколько подобного было в его жизни!" "
(Алексей Щеглов. РАНЕВСКАЯ. Фрагменты жизни. – Изд. "Захаров", Москва,1998, с. 129-132).

Судьба Фаины Георгиевны Раневской связана с судьбой выпускника 35-й львовской школы 1954 года Вадима Бероева – артиста театра, кино и телевидения, чьи молодые годы прошли во Львове. По свидетельству Алексея Щеглова она очень любила и уважала Вадима Бероева, известного зрителю по кинофильму "Майор Вихрь", где он играл главную роль. "Он нравился мудростью своих красивых глаз, культурой. Он... был уже болен, пил, слабели ноги... Он ушел непростительно рано – его мир не совпадал с его окружением. Он был одним из немногих молодых партнеров, кого любила Фуфа, его даже звали Фуфовоз – он выводил её на поклоны в спектакле "Дядюшкин сон". Раневская не могла играть "Странную миссис Сэвидж" без Бероева – любила его, грустила: "Любимый актер, прекрасный Вадим Бероев – погиб..."

А вот ещё о пребывании актрисы в городе (там же, с. 134-135):

"Во Львове Раневская была несколько раз.

Львов был очень дорог Раневской. Здесь снимали ее "Мечту". Город, пронизанный прежним, довоенным, польским духом, был похож на старую, еще не разрушенную Варшаву. Раневская ездила в Польшу, была очарована Краковом, этюды с видами этого города всегда висели у нее в комнатах.

На съемках "Мечты" в Западной Украине хозяйка квартиры говорила ей: "Пани Раневская, эта революция таки стоила мне полздоровья".

В свободный день Фаина Георгиевна решила поехать со мной на ипподром. Очевидно, она задумала эту акцию еще в Москве, ведь мы жили на Беговой, рядом с ипподромом, но в 1949 году он сгорел и был надолго закрыт. Как всегда, Фуфа хотела сделать своему "эрзац-внуку" подарок. Довольно быстро насладившись видом лошадей, Раневская вошла в азарт и стала делать ставки на различные номера в заездах, все больше втягиваясь и раз от разу проигрывая все больше. Кончилось тем, что мы в чужом городе, далеко от дома, остались без единой копейки, и Раневская ехала со мной на трамвае "зайцем", ни жива ни мертва от страха в ожидании контролера.

В тот приезд во Львов у Раневской, впрочем, как обычно, была бессонница. Она рассказывала об одном из эпизодов ее ночных бдений: выйдя однажды на балкон гостиницы, Фаина Георгиевна с ужасом обнаружила светящееся неоновыми буквами огромных размеров неприличное существительное на букву "е". Потрясенная ночными порядками любимого города, добропорядочно соблюдавшего моральный советский кодекс днем, Раневская уже не смогла заснуть и лишь на рассвете разглядела потухшую первую букву "м" на вывеске мебельного магазина, написанной по-украински: "Мебля".

Никогда не забуду летнего концерта во Львове. Бессмысленно пересказывать этот концертный шедевр двух гениальных актеров: Раневская – Мурашкина и Абдулов – Павел Васильевич в инсценировке рассказа Чехова "Драма". Скажу только, что в переполненном зале люди смеялись, потом хохотали, потом сползали с лавок, наваливались друг на друга, из глаз текли слезы. Все повторялось – рыдающая на сцене Раневская и плачущие от хохота зрители – парадоксальная общность, охватившая незнакомых зареванных людей в зале и двух людей на сцене, поглощенных своими несовместимыми проблемами."

Ещё об одном, не столь весёлом событии, связанном со Львовом, Алексей Щеглов рассказывает так (с.142-143):

"... Раневская записала:

"Спазмы сердца начались после того, как я узнала, что обо мне было собрание, на которое меня не позвали... упрекали меня в том, что меня встречают аплодисментами, что во Львове я вышла на одно собрание, где меня вызвали в президиум на аплодисменты, относящиеся к Сталину, чтобы своим появлением сделать вид, что аплодисменты относились ко мне...

Что прибавить к тому...

Предместкома сказал в кругу своих приятелей после того, как меня довели до припадка: "Пора кончать этот "Освенцим" Раневской". Невольно вспоминаются точные слова Ларошфуко: "Мы не любим тех, кем восхищаемся". Недавно перечитала "Осуждение Паганини". Какой ерундой все это представляется рядом с травлей этого гения.
12-19-20 августа, Свердловск, 55 год".

Это было перед днем ее рождения. Она заболела. И ушла из театра."

---

Фаина Георгиевна Раневская отличалась большим остроумием и находчивостью, о которых ходили легенды в артистических (и не только) кругах.

Вот какие примеры мне удалось найти на Интернете.

– Знаете, – вспоминала Раневская, – когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности.

– Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.


– Фаина Георгиевна, как ваши дела?
– Вы знаете, милочка, что такое говно? Так вот оно по сравнению с моей жизнью – повидло.

Продолжение смотрите здесь