В город, в котором всё было впервые:
наш первый класс, первый курс, первый друг, 
первой любви поцелуи хмельные, –
входим, как в памяти замкнутый круг.

Город-музей. Растревоженный улей.
Здания – наших дворов сторожа.
Магия храмов. Сплетение улиц.
Парки о чём-то своём ворожат...

Пусть перевёрнута жизни страница, 
нас возвращает незримая нить 
в город, в который нельзя не влюбиться, 
в город, который нельзя разлюбить.
		

Трудно нам было расстаться.
Вижу сквозь время-пространство 
ложь, предрассудки, лукавство,
            слышу молчанье глухих.
Годы приходят и тают, –
к горлу комок подступает.
Мысленно я возвращаюсь 
            в город истоков своих.

Снится мне вновь этот город, 
узеньких улиц узоры, 
знаю, увижу не скоро 
            я переулки твои.
		

Образы душу наполнят, 
годы далёкие вспомню 
с жизнью, что вырвана с корнем 
            из не остывшей земли.

Где ещё храмы такие, 
узеньких улиц стихия, 
в камне следы вековые,
            отблеск брусчатки в ночи?
Парков зелёные крылья 
молодость нашу укрыли.
Мы не больны ностальгией, –
            Львов просто неизлечим.
		

Ступая молча по камням, 
шагаю по твоей брусчатке, 
где тень преследует меня 
воспоминаний горько-сладких.

Я вспомню каждый поворот 
дорог и улиц по соседству 
и перейду ту реку вброд, 
которая впадает в детство.

А вечером покину дом 
в тот час, когда садится солнце.
Фонарщик мне качнёт шестом, 
и газовый фонарь зажжётся.

Пройдусь с расклейщиком афиш 
по улицам и переулкам 
в часы, когда ещё ты спишь, 
а звук шагов глухой и гулкий.

На площадь с Ратушей войду, 
как в многомерное пространство,
		

и с молодостью встречусь тут, 
вернувшись из далёких странствий.

Вольюсь в студенческий поток 
помолодевшим многократно.
В конспекте мелкий бисер строк 
нас в юность окунёт обратно.

Под сводом арки в парк войду, 
в его тенистые аллеи 
и непременно встречусь тут 
с Любовью первою своею.

Я на скамейку сяду с ней 
под сенью старого каштана 
и во влюблённость первых дней 
вернусь, от поцелуев пьяный.

Здесь – оттиск прошлого в камнях, 
следы судьбы и предков тени...
Мой город, примешь ли меня 
под сень надежды на спасенье?
		

Не примириться, не принять 
		ни сердцем, ни рассудком, 
что с городом расстались мы,
		где с юности своей
нам каждый камень был знаком, 
		где мы внимали чутко
биению родных сердец 
		и чаяньям друзей.
		
		* * *
Ведёт нас память в молодость с тобою 
по улицам, знакомым с юных лет 
и озарённым первою любовью, 
оставившей в душе свой след и свет.

		

Мы вспоминаем имена и лица, 
отмеченные дружбы волшебством...
Дай Бог с собой и с прошлым примириться 
и не дай Бог забыть своё родство.
		
		* * *
Обращаемся к памяти мы, 
		когда нужно согреться,
а реальность сурова, 
		безжалостна и холодна.
И как манит к огню, 
		мы душой устремляемся в детство,
в чистоту и беспечность, 
		в прозрачность до самого дна.
		

Шпилями и куполами
над суетой, над домами
из волшебства панорамы 
всплыли старинные храмы.
Жаль, что пути и дороги
редко идут к их порогу.
		

Во всех концах большой Земли 
Творца давно уж поделили, 
святыни чьи-то погребли, 
своих немало возвели, 
вот только Бога позабыли.
		

По улицам походим 
		не спеша, 
пытаясь вспомнить, 
		в чём-то разобраться: 
ведь в каждом доме 
		есть своя душа, 
чтобы с моей душой 
		соприкасаться.
		

Архитектурою Львова 
бредить легко и дышать: 
в памятниках, как и в слове, 
скрыты и мысль, и душа.

Не описать их словами 
с тесными рамками строк, 
в камне застывшую память,
окаменелость эпох.
		

Уже растаяли вдали 
огни и контуры земли, 
где появились мы на свет 
и где давно нам места нет.

Остались судьбы позади, 
не склеить их и не спасти.
Осколки дружбы и любви 
не оживут, как не зови.

А тут другие небеса, 
звучат чужие голоса,
		

иные ценности в ходу, 
не так деревья здесь растут.

И снятся нам, порой до слёз, 
колени девичьи берёз 
с листвою, как копна волос, 
и в белом платье в полный рост,

каштана веер – лист резной, 
парк Стрыйский, пахнущий весной, 
где память юности живёт, 
где наш исток и наш исход.
		

С последним листом 
	золотой свой налёт 
осень стряхнула вчера.
Я знал наперёд, 
что скоро придёт 
печальная эта пора.

И всё ж не хочу 
	ни понять, ни принять, 
что снег мой засыплет путь, 
что сердце опять 
начнёт тосковать 
о том, что нельзя вернуть.

Мой друг, не могу 
	я закрыть эту дверь,
Тебе ничего не сказав.

		

			И.Л.
Так больно, поверь, 
мне видеть теперь 
слезу на Твоих глазах.

Не Ты виновата, 
	что я, сам не свой, 
иду сквозь осенний мрак.
Я знаю: порой 
так трудно со мной, 
так горько и больно так.

А песни летят 
	от меня в облака, 
меня не желая знать.
На сердце пока 
печаль и тоска...
Но снится ему весна.

		1957
		

Чтоб ненависть не остывала,
в стране рекою лилась кровь,
отыскивали где попало
воображаемых врагов.

Безостановочно крутились
кровавых мельниц жернова,
а безымянные могилы
покрыла сорная трава.
		

		* * *

К надгробиям в печальной их красе 
в Лычаков мы ходили, как в музей 
        без крыши, прямо под открытым небом.
Итогом устремлений и страстей 
две  даты смотрят с серых плоскостей,
хранящих в камне имена людей, 
       наш город без которых просто б не был.
		

Пусть я за тридевять морей 
заброшен, но живу в надежде, 
что в сердце и в душе моей 
мой город будет, как и прежде.
		

Из рифмы, погружённой в грусть 
воспоминаний, прежней жизни, 
мой город, я к тебе вернусь 
сюда в своих стихах и мыслях.